Почти все произведения Вадима Фишкина работают с феноменом места. И почти всегда они строятся на том, что, созданное художником место, оказывается совсем не тем, за что мы его поначалу приняли. Реальность у него всегда несет в себе иллюзорность, достоверность всегда оборачивается инсценировкой. Однако это отнюдь не значит, что его цель — развенчать место, напротив, таким образом он создает места. Ведь место — это не топографическое понятие, это не фрагмент территории, место всегда причастно человеку. Именно человек работой воображения субъективирует его, делает место своим. Более того, у места может и не быть реальной территории, место может быть просто плодом воображения, фактом культуры. Именно о таких местах и напоминает нам работа «Словарь воображаемых мест».

В основу этой небольшой инсталляции положено одноименное издание — «Словарь воображаемых мест», составленный Альберто Мангуелем и Джанни Гуадалупи и впервые увидевший свет на английском языке в 1980 году. Все упомянутые в книге места нам прекрасно известны, но только их не существует в действительности, — это Атлантида и Шангри-Ла, страна Оз и страна Чудес, Утопия, наконец, и т. п. У Фишкина названия этих «воображаемых мест» попеременно произносят два голоса — один прерывистый и глубокий, а другой высокий и нервозный. Раздаются эти голоса из небольшой подвешенной на стене деревянной коробки, на которой укреплены две лампочки, соответствующие этим двум персонажам: смена голоса сопровождается зажиганием соответствующей лампочки. Этот странный, почти игрушечный объект, в котором есть нечто от радиопьесы и от кукольного театра, разумеется, придает работе ироническую интонацию. Так утопия у Фишкина встречается со смехом.

Впрочем, подобная встреча вполне закономерна: еще Михаил Бахтин отмечал, что смех и утопия родились одновременно — в эпоху Возрождения. Ведь становление современности привело к осознанию человеком своей субъектности и обретению дистанции по отношению к реальности, что, в свою очередь, создало условия как для осмеяния раскрывшегося несовершенства мира, так и для проектов его усовершенствования. Владимир Пропп, в свою очередь, уверял, что смех происходит из осознания, что за оболочкой реальности не содержится ничего, что она скрывает пустоту. Марионеточный акустический спектакль, разыгранный Фишкиным в его работе, не оставляет сомнений: все места, о которых идет речь, — фикция и иллюзия.

И все же смех, даже разоблачающий иллюзорность мира, всегда неотторжим от реального присутствия человека. Пусть это будет не конвульсивный сотрясающий плоть раблезианский хохот, пусть это будет всего лишь улыбка, но человек всегда причастен смеху своей телесностью. Комизма не существует вне собственно человеческого, так как чтобы смеяться, комическое нужно уметь увидеть, дать ему некоторую моральную оценку или совершить над ним умственную операцию. Искусство Фишкина раскрывает симптоматику нашей эпохи, которая, иронизируя над утопией, пытается ее сохранить, и которая пытается создать вочеловеченное место через признание его иллюзорности.

Виктор Мизиано