В католическом храме таинство покаяния совершается в исповедальне за закрытым занавесом. Поэтому название работы – «Исповеди с открытым занавесом» – очевидно обещает зрителю, что на этот раз от него ничто не останется скрытым. И действительно, на протяжении всего фильма мы слышим признания, произносимые за кадром женскими голосами, а на экране многократно появляется мотив стоящей перед занавесом женской фигуры (Скрытыми за занавесом в этой работе оказываются мужские фигуры, которые, впрочем, появляются здесь лишь дважды). При этом лица героини фильма мы так и не видим. Ее фигура неизменно представлена со спины, что делает ее образ воплощением женственности как таковой. Часто она показана смотрящей в окно – замершей в томительном ожидании неведомого, обращенной к скрытой за ним бесконечности. Ее эмоциональные состояния изменчивы – мы наблюдаем, как она появляется в отчаянии и в печали, но также и в состоянии бурного раскрепощения и ликования. Это часто приписываемое женщине отсутствие душевного равновесия в сочетании со стихийной силой могут в итоге оказаться опасными. Подтверждение тому появляющийся в самом конце фильма образ безжизненно свесившейся с больничной каталки мужской волосатой руки. Женщина-загадка и женщина-демон, война полов и взыскание возвышенного – эти и многие другие лейтмотивы фильма, художница, разумеется, позаимствовала из традиции романтизма. Более того, заимствованной является вся образная ткань этой работы, будучи полностью составленной из разнообразных киноцитат. Однако Кортиньяс, в отличие от Трэйси Моффат, автора фильма «Любовь», используя тотальное цитирование, отнюдь не ставит перед собой задачу деконструировать язык кинематографа, не сводит его к совокупности клише и стереотипов. Заимствуя из традиции устойчивые кинообразы, она воспринимает их не как шаблоны, а как емкие культурные мифологемы. Поэтому, чтобы избежать банализации, она не группирует их в иконографические или тематические блоки, а, напротив, рассредотачивает их по фильму, играя на столкновениях и повторах схожих мотивов. Одним из них становится театральный занавес – образ, который традиционно символизирует границу между реальным и иллюзорным мирами. Предполагается, что, как только занавес открывается, зритель проникается доверием к сценической условности, не забывая в то же время, что он имеет дело с театральной иллюзией. Аналогично и у Кортиньяс – представленные ею киноцитаты суть нескрываемая фикция, которая, тем не менее, не перестает нас волновать своей нераскрытой тайной.